[indent]Никем не замеченная, юная львица выскользнула из лагеря и знакомыми тропами начала подъём выше в горы. Остаться у тела матери она не могла, да и не хотела - каждая мышца, каждый натянутый нерв поддерживали её бегство, если не командовали им. Было раннее утро, а это значит, что ночной патруль уже вернулся от северной границы и теперь осматривает тундру. На это указывали и многочисленные следы, которые Тера хорошо научилась различать.
[indent]Её мысли были отстранены и несвязны, возникая и тут же угасая, словно частички от гигантского костра. Все прочие эмоции накрыла жалость к самой себе, слезами вырываясь из горящих глаз. Слёзы попадали на окровавленный нос, подбородок и шею, и Тере хотелось свернуть в сторону горного ручья, но непослушные лапы несли её только прямо, только наверх, и ей приходилось то и дело мотать разболевшейся от горного воздуха головой. Последний рывок - и она на вершине. Залитое светом травянистое плато своими зубами-скалами зацепляло плывущие мимо облака и бесстыдно выпивало их, делая территорию вдали совершенно неразличимой от тумана. Лишившись последних сил, львица рухнула в высокую сочную траву и тут же насквозь промокла.
[indent]Все раны, кровоточащие и уже подсохшие, встретились с холодной влажной землёй, и, наконец, Иттер вздохнула с облегчением. Ветер подул откуда-то с заснеженных вершин и приятно пощекотал усы, окутал всё её тело прохладой и ласково потрепал загривок. В последний раз юница чувствовала заботу и нежность в глубоком детстве, когда мать не уследила за непоседой и та оказалась в объятиях пожилой доулы. Как ни странно, запах запылённой шерсти и несвежее дыхание старушки запомнилось Тере намного лучше, чем аромат материнского бока. Всего час назад Иттер была совсем рядом с родительницей, разжёвывала той кусок мяса и готовила травы, но запах... запах не смог преодолеть кровяные тромбы ноздрей и пересохшее горло, а оттого стал навсегда утерянным для юной ученицы целителя. Да, Тера не собиралась возвращаться в лагерь, пока труп с переломанной шеей не предадут земле. Благо, сейчас тёплый сезон был в самом разгаре и найти мягкую почву в округе не составит труда. Ещё раз глубоко вздохнув, кошка прикрыла глаза и принялась самозабвенно себя вылизывать.

[indent]Долго лежать так высоко в горах даже летом было небезопасно - можно подхватить простуду и провести остаток очень коротких и мучительных дней в лазарете, так и не добившись ничего в этой жизни. Дав лапам хоть какой-то отдых, Тера поднялась и оглянулась вокруг. Прямо перед ней простиралось предгорье, а за ним - бескрайний Океан, полный слёз и чьих-то надежд. "Иначе он бы не был таким солёным." Ласковых, но холодный горный ветер подул кошке в морду, словно направляя её дальше от лагеря, и ей не оставалось ничего иного, как последовать его воле. С одной стороны от её пути поднимались те самые скалы - неприступные и чёрные, угрожающие всем своим видом. С другой по дуге почва резко уходила вниз, образуя отвесную стену, со дна которой тянуло запахом разложения. Пусть и такой, но запах плоти, напомнил Иттер о пустом желудке, который тут же отозвался на её мысли урчанием. "Чёрт, надо было поесть перед уходом," - цинично заметила она, но не стала приближаться к обрыву.
[indent]Идя ровно по середине плато, кошка чувствовала себя защищённой. Если патруль не задержался здесь, значит, всё спокойно и ничто не может стать для неё угрозой, кроме собственной глупости. Отсутствие последней она доказала только что - не стала искать лёгкого завтрака там, где можно легко превратиться в падаль самому. Ветер дул ей в спину, будто подгоняя, но, предвкушая долгие дни одиночества, Тера не думала торопиться. Чем ближе она подходила, как ей казалось, к туману, тем более он от неё удалялся. Юница воспринимала это как вызов, и, играя с природой, заходила всё дальше. Вскоре проход стал сужаться до узкой тропы, заключённой между обрывом и скалами, но и это не насторожило кошку, вполуха слушавшую наставников-воинов.
- Что львица делает вблизи земель вольного народа Союза? - раздался чей-то молодой голос с непривычным слуху произношением, более грубым, продавливающим слова... между клыков.
[indent]Подняв глаза на скалы, Тера увидела сидевшего там молодого смилодона. Она хотела было ощетиниться и зарычать, но самодовольная молодая морда незнакомца шокировала её больше, чем угрожающая близость соседа. Ещё никогда Тера не видела клыкастых, и всё в этом... юнце казалось ей странным и неправильным. Жилистое короткое тело, пушок вместо хвоста, огромные клыки, выдающиеся за линию подбородка, и серый окрас, с которым приходят в прайд южане, и никак не подходящий жителю вечных снегов.
- Прогуливается по землям своего вольного народа, - передразнила она, игриво помотав головой.
[indent]"Раз он не напал из укрытия, значит, не будет драться и теперь," - подумала кошка, всё ещё разглядывая своего противника. Хоть он и казался мелким и несуразно сложенным, Тера не раз видела шрамы и раны, оставленные не им, так его старшими товарищами на телах патрульных прайда. Сама она знала основы боя, но никогда не участвовала в спаррингах не с заботливой сестрой, поэтому любая драка сейчас может стать первой... и последней.
[indent]Тем не менее молодая кошка не следила за языком. Ниже её на голову кот тоже может опасаться стычки, а это значит, что нужно вести себя максимально уверенно и не давать ему повода почуять превосходство.
- А что же ты здесь забыл? - львица присела и обвила хвостом без кисточки свои лапы.
[indent]Её светлый живот оголился, а на нём были видны глубокие свежие раны. Морда также была покрыта царапинами, а нос рассечён материнским когтем. Но глаза... золотистые, в которых будто бы переливалась тёплая смола, очень спокойные, холодные и какие-то грустные, старались заглянуть в самую душу незнакомца и найти рычажки для манипулирования.

- Травницу? - львицу несколько смутила догадка незнакомца. Неужели от неё до сих пор разило травами, и это даже после купания в росе и тумане? - Странно, что ты можешь различать запахи - у вас же одни снега вокруг да грязные шкуры.
[indent]От Теры не ускользнул взгляд чужака - он рассматривал её с таким бесстыдством, с каким не посмотрит ни один изголодавшийся южанин, предпринявший долгий путь ради единственной цели - размножения. Хоть в нём не было и капли страсти, интерес к себе кошка всё же смогла вызвать. От этого она только вытянулась в более статную позу и даже приулыбнулась уголками губ. Вдруг этот взгляд переменился и уподобился лапе, расчёсывающей укус - зуд и отголоски боли атаковали каждую царапину и рану, и Иттер стало не по себе. Её собственный взгляд вновь остановился на уродливом шраме смилодона, и в глубине души она даже... посочувствовала незнакомцу.
- Видно, в Прайде совсем перестали ценить травников, раз позволяют себе распускать лапы, - эти слова, как запах попавшего в западню кролика - лёгкой добычи даже для глупого котёнка, - раздразнил все рецепторы в её теле и возбудил ту кипящую ненависть, что изливалась слезами и кровью некоторое время назад.
[indent]Морда молодой львицы резко изменилась: в ней пропал всякий страх, всякая осторожность, а в глазах запылал огонь. В одно мгновение она превратилась из смущённого детёныша в зловещего иноземца, ожидать от которого можно было что угодно. И правда - кошка резко встала и напрямик пошла к смилодону, глядя ему прямо в глаза и прижав тёмные уши к голове.
- Хочешь узнать, за что в прайде так обращаются с травниками? - Тера говорила будто не своим голосом, и это настолько смутило незнакомца, что он не успел опомниться, как она оказалось в полушаге от его морды. - За то, что ты рождаешься здоровым и сильным! Кажется, у вас слабаков скидывают сразу вниз, и это лучший обычай, о котором я когда-либо слышала!
[indent]В каком-то исступлении она начала ходить взад и вперёд, прямо перед ним, подставляя незащищённые бока и спину, даже пару раз задела его шею кончиком своего хвоста. С ней явно было что-то не в порядке, но накал страстей и её глубокий, рычащий голос наводил на юнца состояние какого-то больного сна.
- Она решила, что это я виновата в падучести Геры! - почти кричала Тера, будто не замечая зрителя. - Она положила и свою, и мою жизнь на то, чтобы сестра поправилась. Она изводила меня своим холодом и жестокостью, не давала уйти, равно как и подойти к ней ближе.
[indent]Всё превращалось в глупый спектакль, остановить который было так же трудно, как бегущего на тебя разъярённого тура. Градом из золотистых глаз львицы полились слёзы, она остановилась напротив смилодона и практически рухнула прямо перед ним, закрыв лапами разболевшуюся, рвущуюся на части голову.
- Я пыталась, я думала, что она простит меня и примет... Я ждала до последнего тупого «Прости», но нет! - голос бросался то в вой, то снова в рык. - Нет! Даже перед смертью она запустила свои коготки мне под шкуру. Даже моря себя голодом, она делала это лишь наперекор мне. Глупая старуха...
[indent]Всё тело кошки будто наполнилось слезами и теперь мёрзло, ширилось и лопалось мириадами тонких трещин, вызывая непередаваемые ощущения. Всё, что было до этого - лишь жалкие котячьи сопли, пытавшиеся уберечь не до конца сформировавшееся северное сознание от тяжёлой травмы. Все обиды, вся боль оголились в один момент и предстали в нетронутом девственном виде, лицезрение которых в голове кошки и привело к такой яркой неконтролируемой реакции. Учитель всегда советовал травнице выплёскивать эмоции дозировано, но постоянно, иначе удерживание их внутри может плохо кончиться. Похоже, он предвидел именно это развитие событий.
[indent]
- Кто... оставил тебе этот уродливый шрам? - вдруг зашептала львица, поднялась с земли и через пелену слёз посмотрела на смилодона. - Неужели ты проглотил ту боль, которую он причинил тебе?
[indent]Тера говорила так зловеще, так горестно и в то же время так жарко, что по её собственному телу пробежал холод. Она стояла очень близко к нему и не видела теперь никаких изъянов и уродств - даже шрам казался ей не слабостью, а памятником стойкости и внутренней борьбы.
- Я убила её. Сломала шею, если быть точной. Позвонки хрустнули под моими лапами, как сухие веточки, и она уже не вдохнула. Она заслужила такую смерть, потому что все эти годы жила слепой, глухой и больной из-за своих убеждений. А я... меня должны все называть хорошей дочерью, раз я прекратила это бессмысленное и жестокое существование. Но эти шрамы, мои и твои, - вдруг юница сделала шаг вперёд и мягко наступила лапой на кончики его пальцев, - они никогда не заживут и не затянутся.